¡Únete a nuestro boletín!
X
Этот комментарий является частью онлайнового "киберсеминара" Общества Атлас 1999 года под названием " Континентальные истоки постмодернизма ."
Чтобы правильно интерпретировать высказывания [Мишеля] Фуко в книге " История сексуальности: Введение " ("HSI", Vintage Books, 1990; впервые опубликовано в 1976 году), я считаю необходимым понять его более фундаментальные философские рамки, особенно его взгляды на эпистемологию. Поэтому в разделе I я начну с краткого изложения его "первой философии", как я ее понимаю. Затем, в разделе II, я попытаюсь связать эпистемологию Фуко с его доктриной "власти" в HSI. В разделе III я интерпретирую взгляды Фуко на сексуальность в свете структуры, разработанной в разделах I и II. Наконец, в разделе IV я поднимаю некоторые дополнительные вопросы и проблемы.
Для подтверждения некоторых своих утверждений о Фуко я иногда прибегал к его трудам, не относящимся к заданному материалу. Я старался свести их к минимуму, но чувствовал, что хотя бы некоторые из них необходимы для создания контекста, особенно в эпистемологии, в котором можно понять заданные страницы.
Хорошее изложение основных философских принципов Фуко содержится в его предисловии к книге "Порядок вещей " ("ОТ", Vintage Books, 1973; впервые опубликована в 1966 году).
Любое разумное упорядочение требует "системы элементов" или сетки, в терминах которой могут быть представлены сходства и различия или любая другая основа организации (OT xx). Например, когда мы группируем объекты вместе или отличаем их друг от друга на основании общих или различных свойств, именно эта система свойств и составляет рассматриваемую решетку. И, повторяем, без предшествующей сетки нет ни организации, ни интеллигибельности.
Мы делаем реальность понятной не с помощью одной решетки, а с помощью целого комплекса решеток, расположенных на трех уровнях. На самом базовом уровне находятся "первичные коды", которые включают в себя решетки, состоящие из языка (слов, которые мы применяем к вещам), схем чувственного восприятия и различных культурных практик, техник и ценностей (OT xx). Эти сетки являются основными в том смысле, что они определяют "эмпирическое", которое, конечно, является чем-то вроде миража, поскольку определяется априорными сетками. Первичные коды прозрачны, по крайней мере, поначалу; мы воспринимаем спектр цветов, например, не как "сетку", а просто как то, что есть, как аспект того, как все устроено.
На другом конце шкалы решеток, на самом производном уровне, находятся наши схемы концептуального понимания, наши системы категорий, наши научные теории.
На среднем уровне находится решетка, которая является самой фундаментальной и важной, но и самой сложной для понимания, которую Фуко называет "эпистемой". Мы воспринимаем эпистему как принцип порядка как такового. Является ли порядок "непрерывным и градуированным или прерывным и фрагментарным, связанным с пространством или создаваемым заново в каждый момент движущей силой времени, связанным с серией переменных или определяемым отдельными системами когеренций..." (OT xxi)? (OT xxi)? Таковы вопросы, определяемые эпистемой. Фуко вводит идею эпистемы с помощью рассказа аргентинского писателя Борхеса о предполагаемой китайской энциклопедии, в которой животные классифицируются как: (а) принадлежащие императору, (б) забальзамированные, (в) прирученные, (г) свиньи-сосунки, (д) сирены, (е) сказочные, (ж) бродячие собаки, (з) включенные в настоящую классификацию, (и) неистовые, (ж) бесчисленные, (к) нарисованные очень тонкой кистью из верблюжьей шерсти, (л) и так далее, (м) только что разбившие кувшин с водой, (н) издалека похожие на мух. Главное, что поражает нас в этой таксономии, - это то, что она выходит за рамки вопросов о лучшем или худшем, действительном или недействительном. Ведь она смешивает сами принципы, из которых исходят таксономии. То есть, это не возможная таксономия. Китайская энциклопедия нарушает само наше чувство порядка - чувство, о котором мы даже не подозреваем, пока не почувствуем, что оно нарушено такими патологическими явлениями, как китайская таксономия.
Именно эпистема обеспечивает нам это чувство порядка как такового. Эпистема позволяет нам критиковать наши сетки как на теоретическом уровне, так и на уровне первичного кодирования. Эпистема - это "прочный фундамент" для общих теорий, то, что обеспечивает эталон, на котором они строятся и по которому они оцениваются, и что более истинно, чем любая теория. В конфликтах между теорией и эмпирическими данными, возможно, придется пересмотреть доказательства, но не эпистему. Действительно, именно ссылаясь на эпистему, мы можем использовать теорию, чтобы заставить пересмотреть наши перцептивные суждения. Фуко представляет эпистему как "эпистемологическое поле" или "пространство знания" (OT xxii), внутри которого существуют и оцениваются конкурирующие теории и концепции - и без которого они не могли бы существовать. Эпистема - это "условие возможности" любого знания.
Взгляд Фуко не является особенно уникальным, но имеет четкие линии, восходящие к Канту.
Однако эпистема не встроена в наше сознание, как кантовские категории. Она культурно и исторически обусловлена. Говорят, что она "сконструирована", и взгляд Фуко можно назвать "конструктивизмом", хотя этот термин, возможно, вводит в заблуждение, поскольку конструирование не является ни сознательным, ни преднамеренным. Между различными культурами или между различными эпохами одной и той же культуры могут существовать радикально различные эпистемы. Фуко, таким образом, говорит, что, например, китайская таксономия животных Борхеса невозможна только в нашем западном эпистемологическом поле и что вполне возможно, что радикально другая культура сочтет китайскую таксономию не только возможной, но и разумной.
Как я уже отмечал, мы в значительной степени не знаем об эпистеме, и осознать ее очень сложно. И все же важно попытаться сделать это, поскольку именно эпистема задает условия для любого знания, и именно эпистема культуры или эпохи должна быть понята, чтобы правильно понять верования и практики этой культуры или эпохи. Фуко называет проект попытки выяснить эпистему культуры или эпохи "археологией". (Подзаголовок "ОТ" - "Археология наук о человеке").
В своей собственной работе Фуко рассматривал не иностранные культуры, а различные эпохи западноевропейской цивилизации, в основном в пределах всего лишь нескольких последних сотен лет. Он считает, что за этот период было три отдельных эпохи. Во-первых, эпоха Возрождения, которая закончилась около 1650 года. Затем "классическая" эпоха, с 1650 по 1800 год. Затем "современная" эпоха, с 1800 года по настоящее время. Далее, он считает, что современная эпистема почти исчерпала себя и должна быть заменена новой (OT xxiv), эпохой постмодерна.
Таким образом, взгляд Фуко не является особенно уникальным, но имеет четкие линии, восходящие к Канту. Современная фигура, с которой мне кажется наиболее полезным сравнить Фуко, - это Кун. Для эпистемы читайте "парадигма". Эпоха - "период нормальной науки". Оба автора считают, что трудно сказать, что в истории знания есть прогресс - особенно если прогресс означает, что мы открываем больше истины. Оба отрицают, что существует какая-либо "нейтральная теория" доступа к тому, как устроен мир. Оба затрудняются точно сказать, что такое парадигма/эпистема. И оба считают, что парадигмы/эпистемы в значительной степени бессознательны и являются творениями культуры, которые могут внезапно разрушиться и возникнуть вновь. Главное различие заключается в том, что видение Фуко значительно более грандиозно, чем у Куна. Кун ограничивает себя областью научных теорий, да и то только в тех областях науки, которые относительно хорошо развиты. Фуко, напротив, хочет охватить все знания в любой человеческой культуре. Его понятие "эпистема", соответственно, шире, чем "парадигма". В то время как парадигма определяет конкретную теорию, эпистема определяет, какие теории возможны.
Фуко и Кун также утверждают, что принятие данной эпистемы/парадигмы не является рациональным. Это вряд ли возможно, поскольку только внутри эпистемологического поля могут существовать стандарты рациональности. Поэтому, поскольку эпистема/парадигма является социальной конструкцией, силы, управляющие ее изменением, должны быть социальными. Для Куна изменения происходят в результате кризиса доверия в научном сообществе, а затем в результате своего рода конкурса популярности конкурирующих теорий и ученых. Лакатос заходит так далеко, что называет процесс Куна "психологией толпы"(The Methodology of Scientific Research Programmes, Cambridge UP, 1978, 91). Правда это или нет, но процесс Куна описать относительно просто. В конце концов, теория Куна применима только к членам сравнительно небольшого научного сообщества и только к части их жизни - их научной работе.
Теория Фуко, напротив, должна применяться к каждому члену целой культуры и к каждому аспекту знания и культурной деятельности. Люди не принимают организованных, явных решений относительно социального знания и не публикуют их в журналах. Поэтому детерминанты эпистемы должны быть всепроникающими, определяющими все аспекты социальной практики и веры снизу вверх. Для Фуко механизмом, который это делает, очевидно, является власть.
Я говорю "видимо", потому что Фуко никогда не говорит об эпистемах в HSI, и поэтому я чувствую себя немного неловко, рассуждая об их отношении к власти, которая является центральным понятием HSI. Фуко говорит о механизмах власти как о "сетке понятности социального порядка" (HSI 93), что манит, поскольку эпистема также является сеткой понятности. Но не смешивает ли это два разных вопроса? Ведь я начал с вопроса о том, что определяет изменение эпистемы, а теперь я спрашиваю, может ли поле властных отношений не быть эпистемой. Конечно, ответ на оба вопроса может быть одинаковым. Поле властных отношений может составлять эпистему, и тогда любое восстановление этого поля будет означать изменение эпистемы.
Независимо от того, является ли поле власти эпистемологическим полем или нет, очевидно, что "власть" находится на водительском месте в мире HSI и поэтому должна, почти по умолчанию, управлять изменениями эпистемы. Власть и знание тесно связаны. Например, согласно "Правилу имманентности" (HSI 98), знание и власть внутренне связаны. Сексуальность может стать областью исследования только тогда, когда власть устанавливает ее в качестве таковой, и в то же время власть может действовать (контролировать людей) через знание о сексуальности только после того, как сексуальность была сконструирована наукой. Поэтому конструкции знания и стратегии власти взаимно возникают друг в друге и друг через друга.
Для Фуко механизмы власти определяют научные теории, знания и, в конечном счете, саму истину.
Опять же, истина - это "производство", "тщательно пропитанное отношениями власти" (HSI 60). Например, в девятнадцатом веке буржуазное общество "запустило в действие целый механизм для производства истинных дискурсов, касающихся [секса]. Оно не только говорило о сексе и заставляло делать это всех остальных; оно также поставило перед собой задачу сформулировать единую истину секса.... Причинность в субъекте [т.е. человеке], бессознательное субъекта, истина субъекта в другом, который знает, знание, которым он обладает, не ведомое ему, - все это нашло возможность развернуться в дискурсе секса. Но не в силу некоего естественного свойства, присущего сексу как таковому, а в силу тактики власти, имманентной этому дискурсу" (HSI 69-70). Другими словами, секс не является "на самом деле" особо значимым аспектом человеческой жизни - факты, в конечном счете, являются историческими конструктами. Скорее, секс появился в поле властных отношений на данном этапе истории как объект, дискурс вокруг которого поощрялся существующей на тот момент тактикой власти. Поэтому "сексуальность" - структура знания, призванная воплотить истины, созданные о сексе (HSI 68) - была изобретена и "развернута" буржуазией в качестве политического инструмента (HSI 120-127).
Хотя я только что использовал намеренный язык, а Фуко использует его постоянно, чтобы описать, как механизмы власти определяют научные теории, знания и, в конечном счете, саму истину, не следует думать, что власть управляется какой-то центральной, направляющей рукой. Скорее, власть рассеяна по всему обществу во всех многочисленных "тактических" властных отношениях между людьми как индивидами. "А "власть", в той мере, в какой она является постоянной, повторяющейся, инертной и самовоспроизводящейся, - это просто общий эффект, возникающий из всех этих мобильностей" (HSI 93). Другими словами, власть людей в совокупности классов и институтов возникает как повторяющиеся паттерны и стратегии, подразумеваемые на индивидуальном уровне. Власть растет снизу вверх - из любых социальных отношений, в которых существует неравенство (HSI 93) - и таким образом пронизывает общество. Тем не менее, она является "преднамеренной" (HSI 94), поскольку стратегии власти в совокупности наследуют цели и задачи тактики, с помощью которой индивиды пользуются властью (HSI 95).
Таким образом, крупные предприятия, такие как медицинская, педагогическая и экономическая науки, а также другие формы дискурса, развернуты так, чтобы знаниями можно было пользоваться как инструментом власти. И это происходит преднамеренно, хотя никто за это не отвечает. В связи с этим следует отметить еще два момента.
Во-первых, внутренние отношения между властью и знанием не определяют напрямую то, что истинно или можно сказать, а лишь делают доступным определенное пространство аргументации - простите, "дискурса". Например, хотя содомия была признана, до конца девятнадцатого века не существовало клинической категории гомосексуальности. Развитие гомосексуальности как объекта медицинских исследований и социальной озабоченности позволило подчинить "гомосексуалистов" правовой системе, медицинским и пенитенциарным учреждениям и другим аппаратам власти. Однако это же пространство позволило гомосексуалистам в конечном итоге говорить от своего имени, требовать признания и терпимости, претендовать на нормальность и так далее (HSI 101-2).
Во-вторых, есть более глубокий смысл, в котором никто не руководит, чем то, что было сказано ранее об отсутствии центральной власти. Для Куна научное сообщество невелико и идентифицируемо, а его проблема четко определена и имеет ограниченный масштаб. С другой стороны, Фуко говорит о целых цивилизациях и всей полноте их знаний и институтов. Поэтому ученые Куна могут не иметь рациональных оснований для своих решений, но, по крайней мере, они решают. Люди в мире Фуко, напротив, кажутся сведенными к шестеренкам в машине, способными лишь выбирать из культурно доступных тактик "власти-знания". Особенно усиливает это ощущение мелочности тот факт, что наш выбор знаний не приближает нас ни к реальности, ни к успеху в общении с природой. Фуко неоднократно подчеркивает, что, исследуя свою сексуальность, мы не узнаем себя, если это не означает исследование причин и следствий нашего внутреннего "я" (например, HSI 105-6). Сексуальность - это не что-то в нас, что нужно обнаружить; она существует только в дискурсах, которые мы конструируем как ходы в нашей борьбе за власть. Действительно, единственная реальность, как кажется, это то, что мы конструируем в ходе нашей коллективной личной борьбы в солнечном мире полусадистских отношений власти Фуко.
Сексуальность, таким образом, является исторической конструкцией (HSI 105). Какова история сексуальности? На самом деле, она кажется довольно короткой: сексуальность была изобретена только в конце восемнадцатого века. Однако ее корни уходят гораздо дальше. Вспоминая исторические эпохи, упомянутые в конце первого раздела, можно сказать, что секс начал "вводиться в дискурс" на заре классической эпохи (HSI 12). До этого люди просто вступали в сексуальные отношения разного рода, и хотя этот аспект жизни был практически незаметен, он не считался ключом к человеческой природе, не больше, чем, скажем, различные практики питания.
В классическую эпоху были придуманы "великие запреты", касающиеся секса (HSI 115): "исключительное поощрение взрослой супружеской сексуальности, императивы благопристойности, обязательное сокрытие тела, сведение к молчанию и обязательное сдерживание языка".
Затем, в начале современной эпохи, возникла "совершенно новая технология секса" (HSI 116) через институт медицины, особенно медицины, но также через педагогику и экономику. Существовали "четыре великие стратегии" (HSI 103-5). (1) "Истеризация женского тела", при которой женщины определялись как особо детерминированные сексуальностью, а их сексуальность утверждалась как критически важная для поддержания детей и семьи, но в то же время склонная к патологии. (2) "Педагогизация детского секса", под которой Фуко подразумевает одержимость детской мастурбацией. (3) "Социализация детородного поведения", означающая, что контроль численности населения стал рассматриваться как законная сфера заботы и вмешательства государства и общества. (4) "Психиатризация извращенного удовольствия", когда девиантные сексуальные практики стали объясняться медицинским сообществом лежащими в их основе патологиями "сексуальности" (например, как уже упоминалось, превращение содомитов в "гомосексуалистов", "сексуальных инвертов" и т.д., имеющих природу, этиологию, короче говоря, "сексуальность", которую нужно исследовать и от которой нужно защищать общество).
Именно на эти "технологии" современной эпохи Фуко, похоже, чаще всего ссылается, говоря о "сексуальности". (Пример: ""Сексуальность": коррелят той медленно развивающейся дискурсивной практики, которая составляет науку о сексуальности" (HSI 68)). Их полезность как инструментов, с помощью которых одни люди могут подчинить себе других, очевидна. Тезис Фуко заключается в том, что именно для этого они и нужны. Собственно, именно поэтому сексуальность интересует Фуко с самого начала. В конце концов, он вряд ли может утверждать, что исследует человеческую природу. Сексуальность "предстает скорее как особенно плотная точка перехода для отношений власти... Сексуальность - не самый неподатливый элемент в отношениях власти, а скорее один из тех, что наделены наибольшей инструментальностью: полезный для наибольшего числа маневров...". (HSI 103). Для человека, который считает, что социальная/политическая власть является первопричиной всего, сексуальность - это поле с особенно богатой почвой.
Однако Фуко намекает, что сексуальность не может существовать вечно. То, что общество создает, общество может и разрушить. Люди будущего могут оглянуться назад, удивляясь тому значению, которое мы придаем сексу (HSI 157-9). Как современная эпоха может подойти к концу, так и сексуальность может разрушиться в двадцатом веке, когда мы увидим новый период сексуальной терпимости, снятия табу и ослабления других механизмов подавления (HSI 115; здесь стоит вспомнить, что HSI был написан в 70-е годы).
В заключение я хотел бы кратко остановиться на двух дополнительных вопросах. Во-первых, насколько точен Фуко как историк? Является ли он точным историком с причудливыми интерпретационными накладками или его философия искажает его историю? Я считаю, что ответ скорее первый, чем второй. Я не знаком с большинством исторических фактов, которые Фуко обсуждает в HSI, и я еще не читал второй том, " Использование удовольствия " (Vintage Books, 1990; впервые опубликован в 1984 году), в котором обсуждается секс в греческой античности. Однако, если судить по книге Дэвида Гальперина " 100 лет гомосексуализма " (Routledge, 1990), фукоистской работе, оказавшей огромное влияние в последние годы и призванной расширить и поддержать утверждения Фуко о сексе в Древней Греции, искажение фактов не является проблемой.
Проблем, скорее, три. Во-первых, факты постоянно интерпретируются в терминах, которые должны казаться странными тем, кто не является истинным приверженцем концепции Фуко. Во-вторых, Гальперина, похоже, не интересуют никакие факты, не относящиеся, за или против, к его философской программе. Несмотря на каскады сносок (буквально сотни на главу), книга не содержит никаких оригинальных исследований по античности и очень мало о греческой сексуальности, которые нельзя было бы найти, без фукоистского жаргона (т.е. безжалостного использования таких слов, как "дискурс", "власть", "вписанный", "конституировать", "текст" и т.д.), в превосходной книге К. Дж. Довера " Греческая гомосексуальность " (Harvard U.P., 1978). Короче говоря, это "активистская наука", и поэтому она меньше заинтересована в открытии или даже в понимании, чем в том, чтобы доказать свою правоту. Однако, насколько я могу судить, Гальперин не искажает и не играет с доказательствами. В-третьих, существует тенденция преувеличивать разрывы в истории. Это неизбежное следствие тезиса о том, что история не является непрерывной, и поэтому с такими авторами следует быть осторожными. Кун, нет необходимости говорить, также подвергается критике за это.
Наконец, читатели могут вспомнить предыдущую заметку, в которой я спрашивал, имеют ли аргументы Хайдеггера значение. Этот вопрос стоит повторить в случае с Фуко. Предлагает ли Фуко какие-либо причины, чтобы предположить, например, что сексуальность - это историческая конструкция? Какие-нибудь причины, то есть не предполагающие его собственную философскую систему? В конце HSI (152-7) он все-таки рассматривает возражение о том, что, изучая сексуальность, люди могут пытаться понять нашу глубинную сексуальную природу. Его ответ вполне ожидаем: "именно эту идею секса как такового мы не можем принять без исследования" (HSI 152). То есть, вся идея о существовании глубинной сексуальной природы, которую важно обнаружить, просто ложна; или, скорее, это "истина", которую сконструировала сексуальность! В конце концов, весь тезис Фуко заключается в том, что сексуальность - это именно та структура знания, согласно которой секс является глубоко укоренившимся и критически важным аспектом "человеческой природы", который необходимо исследовать, понимать и контролировать. Поэтому секс, как "глубинная реальность", вытекает из сексуальности, а не наоборот. Можно сказать, что этот ответ хорош, если вы уже согласны с тем, что сексуальность - это социальная конструкция, но что если нет?
Не уклоняется ли Фуко от вопроса, который, казалось, он собирался затронуть, а именно: является ли сексуальность социальной конструкцией, а не нашим представлением о нашей сексуальной природе, существующей независимо от нашего понимания ее? Если это так, то я не нашел другого места, где Фуко затрагивал бы этот вопрос.
Назад к Мишель Фуко, История сексуальности
.png){kind=icon}
